Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]
Утром Красавчик принёс бобра, положил его у вещмешка и заныкался в кусты, подальше с глаз.
Я развёл костёр и, освежевав тушку, насадил её на вертел. Через несколько минут по поляне разошёлся аромат жареного мяса. Но даже тогда Красавчик не высунул носа, демонстрируя чудеса самообладания.
— Хорош выкобениваться. Обиженный нашёлся. Иди уже. Ну? Да и хер с тобой. Не хочешь — не жри. Мне больше достанется.
Бобёр был жёсткий, слегка пованивал, но в целом — вполне себе ничего. Я быстро умял половину. Оставшееся мясо срезал про запас, а кости бросил в кусты. Скоро оттуда донесся робкий хруст, с каждой секундой всё усиливающийся. Наконец, смерившись с фактом того, что образ угнетаемого страдальца ему не по силам, Красавчик покинул место своего добровольного изгнания и бесцеремонно сунул морду в мешок с оставшейся бобрятиной.
— Да, таким ты мне больше нравишься.
Животное подняло морду от еды и довольно ощерилось.
— Принципы приводят лишь к разочарованиям, дружба — к ссорам, а сидение на холодной земле — к простатиту, — я встал и отряхнулся. — Ну, есть идеи, где нам теперь искать Ткача? Жри, не отвлекайся. Это был риторический вопрос. Так-так, — развернул я карту. — Что мы имеем? Если Ткача прибьёт к берегу, то к этому. Он продолжает идти на север. Но теперь он ранен. Ранен, измотан и вымочен. Вот наш Ткач выбирается из реки, чуть живой от холода и потери крови. Шатаясь, ковыляет, но очень-очень хочет прилечь, согреться и залатать дырку в плече. Где он может это сделать? — палец пошёл вверх по реке, минуя немногочисленные деревушки. — Да где угодно, если найдёт там разумные неагрессивные формы жизни. Найдёт, как думаешь? Разумеется. В такой глуши ещё хватает непуганых идиотов. Нужно это исправить.
Первые две повстречавшиеся нам на пути деревни оказались необитаемы, и очень давно… Скособоченные избы дышали гнилью через пустые окна. Половицы заросли землёй без единого следа. Обычное дело. Мёртвые мегаполисы, словно очаги гангрены, распространяют вокруг себя смерть и запустение. И вовсе не обязательно, чтобы от них исходила реальная угроза. Неизвестность — вот что пугает больше всего. Даже чистые города имеют вокруг себя ареал пустошей. Однажды вымершие, они никогда уже не возрождается. Это как гроб с мягким дорогим подбоем — там, быть может, и удобно спать, но мало кто предпочтёт его даже подстилке из гнилой соломы.
Уже начало смеркаться, когда мы вышли к небольшой деревушке возле самого берега. Всё тоже, что и раньше — смерть и запустение. Но… с одним отличием.
— Проверь, — кивнул я в сторону избы, возле которой сушилась на стропилах сеть с лохмотьями свежего ила.
Красавчик подошёл ближе и, втянув носом воздух, глухо зарычал.
Я расстегнул кобуру и пошёл к крыльцу.
За дверью послышался кашель и звук льющейся воды.
— Хозяин, — постучал я в дверь, встав к стене. — Эй, есть там кто?
Все звуки тут же стихли. Казалось, обитатель дома и дышать перестал, настолько полная воцарилась тишина.
— Мне бы на постой. Я заплачу.
— Нет, — произнёс басовитый с хрипотцой голос.
"Нет"? И как спорить с подобными аргументами?
— Ладно. Будем честны друг с другом. Я ищу одного человека. Он ранен и наверняка попросил бы тебя о помощи, если б добрёл сюда. Так что, встречался тебе мой знакомый?
— Не встречался! — отрезали из-за двери. — Здесь только я.
— Что ж… Тогда пойду своей дорогой. После того, как осмотрю дом.
— Зачем это? — поинтересовался голос, дрогнув.
— На всякий случай. Вдруг ты что-то подзабыл.
— Ничего я не подзабывал! Проваливай! У меня ружьё!
Ого! Да наш малый не промах. Целое ружьё!
— Не дури. Просто дай мне осмотреть твою берлогу, и распрощаемся.
Я помотал кулаком, давая Красавчику знак постучать в дверь, а сам отошёл за угол, к окну, и, сунув кинжал между брёвен, приподнялся, так что через мутное стекло мне стал виден глядящий на дверь негостеприимный хозяин с двустволкой в подрагивающих руках.
— Пошёл к чёрту! Пока башку не отстрелил!
Красавчик тихонько поднялся на крыльцо и дважды стукнул, прежде чем в досках над его головой образовалась продолговатая дыра.
АПБ сухо затрещал, послав три пули в правую кисть агрессивного отшельника и в ствольную коробку.
Пришедшее в негодность ружьё с грохотом упало на пол. Незадачливый отстреливатель бошек взвизгнул и согнулся, прижимая к груди изувеченную руку.
— Дьявол! — вытащил я из щеки осколок разлетевшегося вдребезги стекла. — Видишь, что ты натворил? Живо снимай засов! Иначе спалю к ебене матери!
Хозяин, скрючившись и поскуливая, поковылял отпирать дверь.
— К стене, — указал я стволом, войдя. — Красавчик, следи за ним. Дёрнится — оторви левую руку.
Хозяин — высоченный сухой мужик с нечёсаными сальными патлами и чёрной бородой едва не до пояса — забился в угол и вперился полубезумными воспалёнными глазами в неведомую ему тварь.
— Будь объективен, — добавил я, видя, как верхняя губа Красавчика поползла к мочке носа в предвкушении скорого пиршества, и перевёл взгляд на бородатого отшельника. — Где? — в грязной заваленной хламом избе трудно было ступить, чтобы не опрокинуть заросшую прогорклым жиром миску или не разворошить кучу вонючего тряпья, — Оглох? Я должен сам найти, да? Это такая весёлая игра? Красавчик, откуси ему…
— Не надо! — вскрикнул бородач, оставаясь при этом совершенно неподвижен. — Он в подполе.
— О! Засунул раненого бедолагу в сырой холодный подпол? Да ты настоящая душка.
— Люк там, — опасливо мотнул головой бородач, видя мои бесплодные попытки отыскать крышку под слоем мусора.
— Открывай. Ну!
Он, не сводя глаз со своего безмолвного стража, отполз на жопе в сторону, и только оказавшись на некотором отдалении от Красавчика, решился медленно-медленно встать, после чего поднял крышку. Из дыры в полу дыхнуло затхлой сыростью.
— Эй! Ткач! — позвал я, стоя поодаль. — Живой? — тишина. — Он живой у тебя? — проконсультировался я с хозяином постоялого подпола.
Тот опустил глаза и помотал головой.
— Что?! Ткач! — снова крикнул я в темноту.
— Он уже мёртвый был, когда его к берегу прибило, — виновато промямлил бородач и поднял здоровую руку, будто защищаясь.
— Веди. Давай, пошёл вниз!
Мой мрачный проводник взял с притолоки лучину и, запалив, стал спускаться по скрипучей лестнице. Свет крохотного огонька заплясал на блестящих влагой стенах, отразился от множества стоящих рядами склянок, и остановился возле высокой бочки, мерцая на поржавевших ободах.
— Тут он, — зловеще прогудел в каменном мешке голос бородача.
— Покажи.
— Да смотреть-то особо не на что… Ладно-ладно, как хочешь.
Он снял крышку, и, пошарив, вынул из бочки голову.
От лица, покрытого солью, мало что осталось — глаз нет, на месте носа дыра, губы висят лоскутами. Волосы? Вроде похожи, но не уверен.
— Льдом, должно быть, перетёрло, — любезно пояснил бородач.
— Вещи при нём какие были?
— Да какие ж при утопленнике вещи? Лохмотья только.
— Где они?
— Там, — кивнул он вверх. — На растопку оставил.
— Показывай.
Бородатый долго копался в своём приданном и, наконец, извлёк на свет божий выцветшее, когда-то чёрное, судя по всему, тряпьё.
— Во, — продемонстрировал он находку, мрачный, как блядь в исповедальни.
— Что? Это же… — перетряхнул я лохмотья. — Ряса?
— Я ж говорю, он уже мёртвый прибился, — клятвенно приложил бородач к сердцу здоровую руку. — Что б я святого человека… Да ни в жизнь! Грех такой, — но, видя плохо скрываемую радость на моём лице, воспрял духом и даже изобразил под спутанными волосами подобие улыбки. — Так вы это… не приятели с ним, что ли? Не? Уф. А я уж было подумал…
— Напугал ты меня, леший, — бросил я лохмотья обратно в кучу. — Не друг он мне, нет. Похоже, Андрюшу кузнечихинского тебе река принесла.
— Кого? — вытаращил глазищи бородач, поймав на лету рясу и наматывая её на свою покалеченную клешню.
— Наплюй. Дальше по берегу ещё кто-нибудь живёт?
— Это… Только Пётр-охотник с братьями, километрах в десяти, перед излучиной. Не пропустишь. У них там видный двор, — добавил он, заговорщически прищурившись.
— Могли они друга моего приютить?
— А почему бы и не могли? Запросто, — осклабился бородач, демонстрируя неровные ряды гнилых зубов.
— Хм… Что ж, пойду, поспрошаю за товарища своего пропащего. Бывай.
— Ага. Сам не сгинь, падла, — прошептал "радушный" хозяин, прибывая в полной уверенности, что эти слова остались не услышаны.
Только я спустился с крыльца, как дорогу мне преградил вылетевший следом Красавчик и, глухо рыча, уставился полными возмущения глазами.
— Что тебе? Бобра мало? Ладно, давай, только быстрее.
